Характер и время
Родился Всеволод Михайлович Гаршин 2 (14) февраля 1855 года в Бахмутском уезде Екатеринославской губернии в имении бабушки Приятная долина.
Один дед был помещик, другой — морской офицер. Отец — офицер кирасирского полка. С самых ранних лет сцены военной жизни запечатлелись в сознании мальчика. «Как сквозь сон, помню полковую обстановку, огромных рыжих коней и огромных людей в латах»,— писал впоследствии Гаршин в автобиографии.
Когда мальчику было пять лет, родители разошлись. Мать уехала с двумя сыновьями в Петербург, а Всеволод остался с отцом в тихом степном городке Старобельске. Семейная драма тяжело отразилась на впечатлительном мальчике. «Пятый год моей жизни был очень бурный... Некоторые сцены оставили во мне неизгладимое впечатление и, быть может, следы на характере. Преобладающее на моей физиономии печальное выражение, вероятно, получило свое начало в эту эпоху».
Отец был человек мягкий, добрый. Мальчику была предоставлена полная свобода действий, но, лишенный сверстников, ребенок углубился в бессистемное чтение.
«Никогда, кажется, я не перечитал такой массы книг, как в три года жизни с отцом, от пяти до восьмилетнего возраста... До какой степени свободен был я в чтении, может показать факт, что я прочел «Собор Парижской богоматери» Гюго в семь лет и, прочитав его в 25, не нашел ничего нового, а «Что делать?» читал по книжкам, в самое время, когда Чернышевский сидел в крепости... Тогда же я читал Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Жуковского»,— вспоминал Гаршин.
Вместе с отцом и Всеволодом жил старый солдат Жуков, участник многих походов. Его рассказы очень любил мальчик. Под их влиянием еще в четыре года он неоднократно собирался на войну.
В 1864 году мать взяла Всеволода в Петербург и определила в гимназию, в которой он пробыл десять лет (вместо семи). В конце гимназического курса у Гаршина стали возникать признаки психической болезни, в 1872 году он вынужден был прервать учебу на много месяцев.
«С 4-го класса я начал принимать участие... в гимназической литературе...» «Вечерняя газета» выходила еженедельно. Сколько помню, фельетоны мои (за подписью «Агасфер») пользовались успехом. Тогда же я под влиянием «Илиады» сочинил поэму (гекзаметром) в несколько сот стихов, в которой отзывался наш гимназический быт».
Жадно читал Гаршин все новинки демократической литературы тех лет.
Незадолго до выпуска гимназия была преобразована в реальное училище, и Гаршин имел право поступать только в технический институт; выбрал Горный, потому что там было меньше нелюбимой им математики.
С первых же дней студенчества Гаршин столкнулся с кипучей общественной жизнью. Шел 1874 год — время наиболее активной деятельности революционного народничества.
Гаршин познакомился уже не с книжными, а с живыми героями, несущими в массы идеи революции. И хотя он не всегда сочувствовал их поступкам, цели борьбы вызывали в нем глубокое уважение и понимание. Все письма студента Гаршина к матери наполнены тревогой за судьбу товарищей, гневом на «буржуазную подлость общества», преследующего все живое и прогрессивное. Он видел трагизм развернувшихся событий, обреченность борьбы революционной молодежи в условиях самодержавного деспотизма и народной пассивности.
«С одной стороны власть, хватающая и ссылающая, смотрящая на тебя как на скотину, а не на человека, с другой — общество, занятое своими делами, относящееся с презрением, почти с ненавистью. Куда идти, что делать?» — писал Гаршин.
Гаршин начинает переосмысливать многие явления политической жизни России и приходит к радикальным выводам. Он видит, как и его передовые современники, что народ остался в рабстве и реформа 1861 года сплошной обман. «Бумажное освобождение! У меня самый мрачный взгляд на современное положение дел; мы, мне кажется, живем в ужаснейшее время»,— пишет он матери в годовщину царского манифеста — 19 февраля 1875 года.
Его первый очерк «Подлинная история Энского земского собрания», напечатанный в газете «Молва» 11 апреля 1876 года,—злая сатирическая картина бумажной «деятельности» земских либералов. Они спорят «об уничтожении в денежных счетах энской управы долей копеек» и не желают замечать трагического положения умирающих с голоду крестьян. Изображение Гаршиным дворянского либерализма идет совершенно с тех же позиций, что и писателями революционной демократии тех лет: М. Салтыковым-Щедриным, Г. Успенским, И. Кущевским и другими. Гаршин собирался написать ряд очерков, посвященных уездной жизни, но не смог: политическая злоба дня захватывала писателя, отнимала все душевные силы, звала к действию.
В письмо к знакомой — Р. В. Александровой от 19 февраля 1876 года — Гаршин вставляет свое стихотворение, где есть строки:
«С меня довольно песен!
Противны мне их звуки. Месть велит
Перо сломать и взять кинжал убийцы!..
Да, месть велит. А ты сидишь тут и киснешь! Пописываешь дрянные стишонки, наполненные фразами, а чтобы сам что-нибудь сделать — ни шагу»,— добавляет Гаршин.
Мысли о мести и о кинжале вместо пера не случайно приходили в голову Гаршина. Политическая реакция усиливалась с каждым днем, газеты были переполнены сообщениями о репрессиях и арестах.
Гаршин с друзьями читает программную книгу народничества — «Исторические письма» Миртова (П. Л. Лаврова) и хотя не разделяет народнических воззрений на крестьянскую общину, на осуществление скорой революции в России, он всей душой на стороне тех, кто борется за народное освобождение, за свержение тирании. «Писал бы много о «минуте», да нельзя. Нельзя ручаться ни за что. Террор,— пишет он матери и далее приводит по памяти строки Пушкина: — «Увижу ль я, друзья, народ неугнетенный...». Это пропущено цензурой, писать можно. Страшное дело! 1819—1877. 58 лет! А слова сохранили смысл».
Виднейший деятель «Народной воли» Степняк-Кравчинский писал впоследствии об этом времени: «1876 и 1877 годы были самыми мрачными и тяжелыми для русских социалистов. Движение «в народ» обошлось страшно дорого. Целое поколение было беспощадно скошено деспотизмом в припадке овладевшего им безумного страха. Тюрьмы были переполнены заключенными...
Прошлое было мрачно, будущее — темно и безнадежно».
Гаршина охватывает глубокое разочарование. Его мучает невозможность активно действовать, отсутствие четкой политической программы. Да и пребывание в институте он считает бесцельным. О том, что профессия инженера не его дело, Гаршин знал с самого поступления в институт. Теперь же к этому прибавилось еще и понимание неприглядной роли этой профессии в условиях капиталистического производства. Инженер не творческая личность, а лишь послушное орудие выжимания прибылей для буржуа. «Карьера горного инженера — пугает меня. Я знаю многих из них; все разделяются на три категории: одни — дельцы, загребающие деньги, чины, места; другие — спившиеся люди; третьи — кандидаты во вторую категорию, люди хорошие, честные, страдающие из-за того, что стоят не у дела, а у пустого места. Да разве это не пустое место — набивать мошну какому-нибудь неучу... Я не хочу такой жизни. Я чувствую в себе силы для известной деятельности и ей отдам свою жизнь»,— пишет он Александровой, а также и матери. Неизвестно, ушел бы Гаршин из института или решился закончить, но развязку ускорило важное событие — началась русско-турецкая война.
Певец народного мужества и братства
Война была объявлена Россией Турции 12 апреля 1877 года. Агрессивность турецких феодалов была источником трагедии для многих народов. Как известно, начиная с XIV века Турция оккупировала Балканы, Венгрию, Сирию, Египет, Грецию, Крым, Армению и другие земли.
Лишь в XIX веке народно-освободительные войны положили конец турецкому владычеству. И главную роль сыграла здесь Россия, которая выгнала завоевателей из Армении, Кавказа, Крыма, а затем освободила и славянские народы Балкан.
Вопрос о помощи Болгарии и другим славянским странам Балканского полуострова в борьбе против турецкого ига, начиная с 1875 года, стал острейшим для всей мировой общественности.
В 1875 и 1876 годах в Болгарии, а также в Сербии и Черногории вспыхнули народные восстания. На помощь сербской армии выступила болгаро-русская добровольческая бригада. После поражения сербов и черногорцев остатки этой бригады отступили в Румынию и послужили основой для формирования нового мощного ополчения.
Борьба южных славян против турецких поработителей пользовалась горячим сочувствием широких слоев русского народа, в том числе и революционно настроенной интеллигенции. Революционный народник-анархист П. Кропоткин свидетельствует: «Волна энтузиазма прокатилась в то время над Россией в пользу славян, восставших против векового турецкого гнета. Мои лучшие друзья — Сергей Степняк, Дмитрий Клеменц и многие другие — отправились на Балканский полуостров, чтобы присоединиться к инсургентам», то есть добровольцам.
Мечтал об этом и Гаршин. И не просто мечтал, а настойчиво добивался разрешения на выезд в Сербию. Но ему было отказано. Он написал стихотворение «Перед разлукой», в котором выражает чувства добровольцев, едущих «на смерть за братьев».
В день, когда появился указ об объявлении войны Турции, Гаршин и его институтский товарищ Афанасьев готовились к экзаменам. Немедленно были отложены книги, и друзья тотчас же пошли записываться добровольцами.
В тот же день Гаршин сообщал матери: «Мамочка, я не могу прятаться за стенами заведения, когда мои сверстники лбы и груди подставляют под пули. Благословите меня». В ответ была получена телеграмма: «С богом, милый».
Вступление русской армии весной 1877 года в Болгарию было встречено болгарами с ликованием и вызвало бурную волну национально-освободительного движения. Изгонялись не только оккупанты, сметался весь феодально-крепостнический уклад жизни, установленный турецкими пашами. Бои под Шипкой и Плевной, в которых вместе с русскими войсками сражались и болгарские дружинники, нанесли сокрушительное поражение турецким оккупантам и кровью скрепили дружбу славянских народов. Сражался в этих боях и Волховский полк, в составе которого был Гаршин. Участие в войне стало для писателя великой школой познания собственного народа. Гаршин воочию увидел благородство, гуманизм и самоотверженность простых русских людей, для которых подвиг — естественное движение души. На фронте нагляднее предстали перед Гаршиным социальные противоречия монархической России, антинародность ее правящих кругов. Командующий состав русской армии в основном был реакционен.
«Русский солдат — нечто совершенно необыкновенное. Совершенные дети. Никогда мне не приходит в голову раскаяться в том, что я пошел в поход. Это такая хорошая школа, особенно для меня, которому нужно воспитание характера. Как я и ожидал, материалов для наблюдения оказалась бездна... Офицерство (не отдельные офицеры, а офицерство) — черт знает что такое! Мордобитие до сих пор процветает... Вообще уважения к себе в солдатах эта публика не внушает никакого»,— пишет Гаршин матери в мае 1877 года. В том же письме он сообщает о том, что решил писать обо всем увиденном. «Если бог приведет вернуться, напишу целую книгу».
Уверенность в непоколебимости русского войска звучит в каждом письме Гаршина. «Драться будем хорошо. Солдатское настроение серьезное, спокойное; но никто из солдат не побежит,— за это я ручаюсь».
Дорогой ценой заплатила и Россия за освобождение Болгарии. Двести тысяч лучших сынов своих оставила она болгарской земле.
В одном из боев — под Аясларом был ранен и Гаршин.
На фронте раскрылись и замечательные качества души писателя. Его горячо любили солдаты за простоту, чуткость и храбрость. «Писем я теперь пишу множество — солдатских... Солдаты с нами (особенно со мною) в самых дружеских отношениях»,— сообщает он матери.
Участие в войне дало ему сюжеты для многих расскаазов, но самое главное — оно обогатило Гаршина глубоким знанием человеческой души и, в частности, души его родного народа, раскрыло содержание понятия Родина, человечество, укрепило в мысли о неразрывной связи судьбы человека с судьбой общества.
Война, какой показывает ее Гаршин,— общее горе, общее страдание, и никому не позволительно уклоняться от нее. Именно так рассуждает герой рассказа «Трус», переживший в душе все сомнения неспокойной «интеллигентской» совести и нашедший свой конец в первой же схватке с врагом.
Уже ранние рассказы свидетельствовали о рождении будущего создателя народного эпоса о войне. Гаршин во многом следует за Толстым, за его «Войной и миром». Все больше центр повествования переносится им от жизнеописания судьбы одиночки к картинам громадных людских масс, объединенных в едином порыве.
Рассказы Гаршина о войне — это застывшие фрески, запечатлевшие лишь отдельные фрагменты громадной панорамы. Однако писатель сумел отразить в них почти все, что несет в себе война: и ярость штыковой атаки, и бестолковость генералов, и взаимное отчуждение офицеров и солдат, и вечно побеждающую народную правду.
Лев Толстой очень высоко оценивал все рассказы Гаршина, написанные о войне. Особо выделял он рассказ «Денщик и офицер», в котором, несмотря на кажущуюся неоднородность глуповатого молодого «барина» и бестолкового денщика Никиты, каждого со своей жизнью, каждого со своими снами (прапорщику Стебелькову снятся бальные танцы в освещенной зале, а Никите — смерть всех близких, и жены, и» отца, ужас своего положения в полку) Гаршин смог увидеть нечто общее в их судьбах — одинаковую возможность быть убитыми.
Гаршина, как и многих других писателей той поры, волновало положение женщины в обществе. Рассказы «Происшествие», «Надежда Николаевна» рисовали тех «униженных и оскорбленных», судьбами которых занималась и скандальная хроника, и судебная власть, и блюстители нравов, лицемерно оправдывавшие проституцию, видя в пей выход для «общественных страстей». Гаршин продолжил гуманистическую традицию русской литературы, показав социальные корни этого явления. Бесчеловечность самого общества — причина трагических судеб героинь обоих рассказов Гаршина.
Попав в госпиталь после ранения, Гаршин стал писать рассказ «Четыре дня», взяв за основу подлинный факт, случившийся в его полку. Раненый солдат четверо суток лежал на поле боя рядом с убитым им врагом. Мысли и чувства этого солдата и стали содержанием рассказа. Уже здесь, в этом первом рассказе, определились основные черты творческого метода Гаршина: преимущественное внимание к духовному миру человека, философичность, лиризм, первостепенная роль чувства перед фактом, связь индивидуального с общечеловеческим.
Рассказ представляет собой внутренний монолог — воспоминание солдата. И воспоминание не о событиях, а о чувствах и переживаниях раненого, мечтающего выжить и постепенно теряющего веру в это. Спасает его лишь случайность. Все, что было до ранения, до этой боли, терзающей тело, до мучительной жажды под жгучим солнцем, рядом с разлагающимся трупом убитого,— все передано также через ощущение. Бежали, продираясь сквозь колючие кусты, навстречу выстрелам, «что-то хлопнуло... в ушах зазвенело... Воткнул куда-то свой штык. Что-то не то зарычало, не то застонало... Я не слышал ничего, а видел только что-то синее; должно быть, это было небо».
Личная физическая боль человека, заполнив все его существо, открывает ему глаза на боль всемирную, дает возможность понять страдания другого, увидеть причину этих страданий. До ранения солдат турецкой армии был только враг, которого требовалось убить, выгнать. Сейчас же, сквозь призму страданий, Иванов видит, что это и не турок вовсе, а египетский феллах, у которого, как и у Иванова, «есть старая мать». Она всю жизнь будет плакать и ждать, «не идет ли ее ненаглядный сын, ее работник и кормилец?..». И, следовательно, он, Иванов, не злодея наказал, а совершил убийство. Кто виноват в этом? Этот вопрос, который, казалось, был ясен Иванову раньше, теперь не кажется таким простым. Ясно ему только одно, что люди должны жить по гуманным законам сердца и доброты. И не случайно добротой отмечены все русские солдаты, нашедшие своего раненого товарища.
Увлеченный этой темой, Гаршин задумал большой цикл рассказов под общим названием «Люди и война», но действительность направляла его внимание на осмысление трагических обстоятельств жизни человека в условиях самодержавно-крепостнического строя, требовала раскрытия социального зла. Этому и посвящено большинство рассказов Гаршина.
Единоборство
«...Именно только такие факты жизни, которые... связаны с ее общим строем, и потрясали его нервы и завладевали всей его духовной деятельностью... Соберите все эти обыкновеннейшие «сюжеты»: война, самоубийство, каторжный труд... невольный разврат, невольное убийство ближнего,— и вы увидите, что вся совокупность этих обыденных явлений есть именно существеннейшие язвы современного строя жизни...» — писал Г. Успенский в статье «Смерть В. М. Гаршина». Действительно, Гаршин не описывал жизнь, а брал ее в момент наивысшего напряжения душевных сил человека, в его столкновении с окружающим злом. Человек в рассказах Гаршина всегда стоит на грани духовного перелома, у преддверия неминуемых, как правило, трагических перемен. И трагизм «не военных» рассказов обусловлен, прежде всего, одиночеством личности, противостоящей многоликому злу.
Герои Гаршина — люди с больной душой и потрясенными нервами. О причине этой болезни, как, впрочем, и своей собственной, Гаршин хорошо сказал в письме к своему другу А. Я. Герду: «Все болезни происходят от одной и той же причины... причин эта,— неудовлетворенная потребность...» Потребность работать на благо людей, потребность человеческого участия и любви, потребность свободы и равенства, жизненных перспектив.
И все же творческий метод Гаршина иной, нежели, скажем, у Достоевского. Гаршинская печаль светлее, гибель героев всегда самоотвержение и порыв, не мучительное самоистязание, их души лишены раздвоенности, и они ясно представляют себе ту цель, к которой стремятся. В душах героев Гаршина нет гармонии, но ищут они ее не на путях самоусовершенствования, а не единении с судьбой народа. Несомненно, что трагизм гаршинских героев обусловлен борьбой и поражением революционного народничества, то есть явлением контекстно-историческим. Отсюда и романтические черты его героев, его повествования, не свойственные творчеству Достоевского.
Н. В. Шелгунов — известный критик, революционный демократ, справедливо писал о том, что Гаршин «сторонник активного изменения «среды». Именно поэтому, преклоняясь перед Толстым-художником, Гаршин не принимал толстовской философии непротивления злу и боролся с ней в своих рассказах.
Гаршин размышляет о месте и значении искусства в буржуазном обществе и приходит к утверждению его активной преобразующей роли, его демократического содержания. Это явная полемика с защитниками теории «чистого искусства», вновь ожившей в период реакции 80-х годов.
Всеволод Гаршин мечтал написать большое произведение. «Все это для меня этюды и этюды... Для меня прошло время страшных, отрывочных воплей, каких-то «стихов в прозе», какими я до сих пор занимался: материалу у меня довольно и нужно изображать не свое я, а большой внешний мир». Но большой труд требовал времени, спокойной обстановки, здоровья. А болезнь все чаще туманила разум, лишала работоспособности.
1888 год начался для писателя болезнью. Гаршин долго боролся с нею, собрался ехать на лечение на Кавказ. Накануне отъезда, 19 марта, вышел на лестницу своего дома и бросился в пролет. Умер 24 марта в больнице.
«Мучительным и прелестным дарованием» назвала Гаршина его современница, писательница-демократка Н. Хвощинская. «Мученики были и есть лучший пример счастливым, чтобы счастливые не деревенели»,— писала она. «Мучительное дарование» в том смысле, что Гаршин раскрывал страдания человека в жестоком мире угнетения. Творчество Гаршина глубоко человечно. Оно все направлено к воспитанию в людях высоких чувств любви и самоотвержения, подвига во имя светлых идеалов.
Всю короткую и трагическую жизнь Гаршин был окружен преданными друзьями — писателями и художниками, студентами и учеными, офицерами. Гаршин любил бывать у Николая Ярошенко, где собиралось тесное общество «своих».
«В его маленьких рассказах и сказках, иногда в несколько страничек,— писал Глеб Успенский,— положительно исчерпано все содержание нашей жизни, в условиях которой пришлось жить и Гаршину и всем ого читателям... Именно все, что давала уму и сердцу наша жизнь... все до последней черты пережито и перечувствовано им самым жгучим чувством...»
Эти слова верно подытоживают все созданное замечательным русским писателем.
Источник фото: www.calend.ru, www.liveinternet.ru, fb.ru, ru.wikipedia.org, http://byaki.net/index.php?newsid=47283, zidanio.livejournal.com.
Интересно почитать:
1. Гаршин В. М. Рассказы/Сост., предисл. И примеч. М. С. Горячкиной; Рис. Л. Фалина. – Изд. З-е. – М.: Дет. лит., 1983.
2. В. Гаршин. Избранное. «Современник», Москва, 1982
Всеволод Гаршин. Луганщина в лицах
Гаршин - детям. "Лягушка-путешественница"