Всеволод Эмильевич Мейерхольд родился 10 февраля 1874 года. В его жилах текла смешанная кровь: отец был выходцем из Германии, наполовину французом, мать — рижская немка. При рождении по лютеранскому обычаю он получил три имени: Карл, Теодор, Казимир, и только когда ему исполнился двадцать один год и он перешел в православие (это было вопросом не веры, а юридических прав), он попросил окрестить себя Всеволодом в честь одного из любимейших писателей своего поколения Всеволода Гаршина. Таким образом, он оказался одним из немногих людей, которые сами выбирали свое имя. Это можно счесть как бы предзнаменованием судьбы: все в жизни он всегда выбирал сам, существование по инерции было противопоказано его характеру.
Гладков А. Годы учения В. Э. Мейерхольда.
— Саратов, 1979.
* * *
Отец — выходец из Германии, плохо говоривший по-русски (в семье главной речью была немецкая), не походил на купцов маленького провинциального городка с мещанским укладом. Человек западной культуры (на письменном столе его был портрет Бисмарка, даже с автографом), он старался ставить свой дом по-европейски. Артисты, музыканты, художники, педагоги, наполнявшие время от времени наш из толстых деревянных бревен прочно сколоченный дом, где стены, не покрытые штукатуркой, завешаны были и бесвкуснейшими олеографиями из «Нивы», и ценнейшими немецкими гравюрами — угадывали, вероятно, в нем не мещанина и налаживали общими усилиями культурный тон дома.Мейерхольд В. Э. Статьи, письма, речи, беседы.
М. 1967. — Т. 1.
* * *
Мать, боготворившая царство музыки, любила животных, рассыпала богатство на бедных, была богомольна; комната ее была своеобразной приемной: сюда приходили торговки с фруктами, кормилица, татары-старьевщики, крестьяне, монашенки, какой-то старичок в потертом зипуне заговаривал боль зубов, умел вправлять вывихи, и всякая беднота. К матери шли советоваться, когда с кем-нибудь случалась беда или кто-нибудь заболевал (мать умела лечить); сюда приходили и за денежной помощью. Здесь же мы выучились любить ч жалеть человека бедного, больного, обездоленного».
Мейерхольд В. Э. Статьи, письма, речи, беседы.
М. 1967. — Т. 1.
* * *
Вместе с добротой и природной мягкостью соединяла она и горячую любовь к искусствам. Всем своим существом она тянулась к театру и музыке. Благодаря ей в мейерхольдовском доме часто устраивались музыкальные и танцевальные ве¬чера. Волны музыки с малолетства наполняли душу Карла и, доносясь из гостиной, все детские годы убаюкивали его сон. Когда же мальчик подрос, он начал брать уроки на рояле, по¬том на скрипке. Играть на рояле, в раннем детстве, учила его какая-то немка, позже, когда Мейерхольд был, в старших классах гимназии — В. К. Коссовский. Первым учителем на скрипке был поляк, сосланный в Пензу по делу одного из польских восстаний, по фамилии Кандыба.
Театр после музыки был второй страстью Альвины Даниловны. Театру она отдала много пыла своей художественной натуры. Сама она не «любительствовала», но в местном теат-ре всегда в ее распоряжении была абонированная ложа, и ни одного спектакля, чем-нибудь замечательного, не пропускалось семьей Мейерхольдов. С раннего детства западали в память будущего актера и режиссера сценические впечатления, разговоры о театре и встречи с актерами, бывавшими в их доме. И самым сильным из детских впечатлений останется для него на всю жизнь образ блестящего В. П. Далматова, кото-рого видел он не только на сцене, но и в доме родителей.
Дом-музей В. Мейерхольда в Пензе (ул. Володарского, 59)
В детские игры и в ребяческие проказы Мейерхольд всюду вносил начало театрального. Вместе с братом Федором он любил, после виденного в настоящем театре спектакля, устроить такой же театр дома. В дверях смежных комнат вешалась шаль, и перед домашней прислугой мальчики разыгрывали ими самими сочиненные пьесы.
Кроме посещения театра — в детстве, естественно, не частых — кроме игры в театр, Мейерхольд любил строить здания, расставлять оловянных солдатиков или снова возвра-щаться к подмосткам, на этот раз картонным. Среди бывших у него картонных театров он особенно любил «Руслана и Людмилу».
С детства миметический дар Мейерхольда тренировался им на зеркалах. Их было много в просторных комнатах отчего дома. Часто, пробегая мимо гладкого и блестящего стекла, мальчик останавливался перед своим двойником. Часто, оставаясь с ним лицом к лицу наедине, подражал он виденному на сцене, и в игре со своим изображением, незаметно для себя, вырабатывал и актерские жесты, и актерские повадки. Зеркало войдет впоследствии в систему игры мейерхольдовской школы как необходимая часть актерского тренинга «Зеркало», как своеобразный элемент сценического убранства, использует потом Мейерхольд и в своих постановках: ставя «Маскарад», он врежет зеркала в портал, чтобы отразить в них зрительный зал и пестрый круговорот масок; ставя «Лес», он сгруппирует перед трюмо фигуры Буланова, Гурмыжской, Улиты, портного.
Волков Н. В. Э. Мейерхольд. Т. 1, 1874—1908.
— М. — Л., 1929.
* * *
Провинциальное воспитание юного Мейерхольда обогатило его память картинами и образами еще одной, постепенно исчезавшей, стороны старого российского быта. Каждый год на Базарной площади во время традиционной ярмарки разбивал свои палатки и цветные дощатые домики пестрый городок каруселей, лотерей, странствующего зверинца и цирка. Стоит только выйти из ворот — и сразу очутишься в шумной толпе ярмарочных зевак: солдат, мужиков, ремесленников, мастеровых, краснощеких мещанок с окраинных улиц, дворовых мальчишек, нищих. Никакие домашние запреты не помогали, и братья часами плутали в этом крикливом и веселом лабиринте. Мейерхольд навсегда запомнил балаганных зазывальщиков, выскакивавших на балконы с барабанами, бубнами и медными тарелками; шутов с площадными остротами; больших, в человеческий рост, марионеток, разыгрывавших старинную трогательную историю любви и смерти; китайцев, жонглировавших ножами; соленые прибаутки сбитеньщиков; шарманщиков с попугаями, вытаскивающими «счастье»; немого калмыка с ручной змеей в мешке; молодцев-приказчиков из торговых рядов, раскачивающихся на гигантских шагах выше городских крыш... Все эти вольные занятия, игры и забавы постепенно нейтрализовали сурово охраняемый отцом тяжеловесный распорядок большого дома, в котором причудливо сочетались немецкая обстоятельная аккуратность и русское купеческое своеволие».
Гладков А. Годы учения В. Э. Мейерхольда.
— Саратов, 1979.
* * *
В 1884 году Мейерхольд поступает во Вторую мужскую гимназию, где проучился по 1895 год. Для этих лет характерна напряженная работа души, запойное общеобразовательное чтение, влияние революционно-демократических идей, критическое отношение к окружающему. Юный Мейерхольд живет с ощущением конфликта со средой — отцом, гимназией, с нарастающим инстинктом бунта.
Актерство Мейерхольда началось в эти же годы любительскими выступлениями, но, прежде чем касаться их, мы считаем нужным в самых беглых чертах рассказать о театральной Пензе гимназической поры Мейерхольда, воздухом которой дышал начинающий любитель.
В «Справочной книжке по театральному делу» П. М. Пчельникова, изданной в 1900 году, в отделе «Провинциальные театры», мы находим сведения о том здании зимнего театра, где фактически и протекала вся театральная жизнь городка. «Театр каменный, принадлежавший П. Д. Вышеславцеву. В зрительном зале 11 рядов кресел, 36 лож, балкон и галерея — 150 мест. Сцена небольшая и неглубокая. Отопление печное, освещение керосиновое. Полный вечеровый сбор 450—460 рублей.
Вот на этой-то небольшой и неглубокой сцене Мейерхольд и узнал первую радость театральных впечатлений.
Не приводя подробных описаний пензенских зимних сезонов той поры, ограничимся лишь теми штрихами, какие дают нам корреспонденции столичных театральных журналов 80-х и 90-х годов и другие печатные источники.
В первые гимназические годы Мейерхольда (сезоны 1884 —1885 и 1885—1886) зимний театр держал Николай Соломонович Вехтер (Вехтерштейн) — старый пензяк, начавший свою театральную карьеру в домашних спектаклях пензенского откупщика Кононова. Его труппа, по обычаю того времени, играла и оперетку, и драму, таким образом старалась угодить различным вкусам местных театралов.
Зимние сезоны кончались на масленую, а великим постом в театре играли заезжие труппы с гастролерами во главе.
Приглашение столичных актеров среди сезона не ограничивалось только такими исключительными событиями, как юбилей антрепренера — тогдашняя публика любила гастрольные спектакли, поэтому, когда сборы начинали падать, антрепренеры приглашали ту или иную знаменитость. Из гастрольных спектаклей сезона 1885—1886 г. особенно шумный успех выпал на долю Горевой Е. П. В ее бенефис, на котором также был, Мейерхольд, шла при переполненном зале «Медея». Корреспондент «Театра и Жизни» восторженно сообщает, что на сцену было брошено более 200 букетов. Кроме того, бенефициантке, были поднесены: лира и 4 больших букета, из них один из «французских цветов» в серебряной вазе. В последнем же акте сцена была убрана сотней маленьких венков с надписью «от дам». Таков был энтузиазм пензенских театралов. Естественно предположить, что такие сценические триумфы, как бенефис Горевой, служили долгое время темой городских пересудов, и в воображении Мейерхольда все ярче и ярче разгорался ореол, окружающий актера.
Следующие два сезона 1886—1887 и 1887—1888 театр «держал» пензенский помещик П. А. Полторацкий, при котором шли так же, как и при Вехтере, и драмы, и оперетки. Ничем особо выдающимся, в художественном отношении, эти сезоны не отличались, но в качестве иллюстрации пензенских театральных нравов следует упомянуть о небывалом в летописях пензенского театра скандале, который разыгрался в сезон 1886—1887 г. «В Театральном Мирке» мы находим подробнейшее описание того, что произошло в зимнем театре в вечер 23-го января 1887 г. В этот день был назначен бенефис артистки С. А. Ланской, и вот ее враги решились со¬рвать спектакль. Для этого они засыпали весь театр перед началом йодоформом и добились того, чтобы большая часть публики, не вынеся этой «химической войны», покинула зал во время исполнения пьесы.
Сопоставляя венки и букеты, горевского бенефиса с обструкцией на бенефисе Ланской, мы можем составить ясное представление о страстности пензенских театралов, одинаково переступавших границы и в своем поклонении, и в своем отрицании. И конечно, все это вызывало свой отклик в доме Мейерхольдов.
В сезон 1889—1890 гг. театр из-за ветхости был закрыт. И вновь открылся только в 1890—1891 гг. после капитального ремонта. Антрепризу на этот раз держал также местный помещик П. И. Дубовицкий.
Событиями этого, навсегда запомнившегося Мейерхольду сезона, были: постановка «Горе от ума» в новых декорациях и костюмах того времени, что для Пензы было новинкой, и гастроли Н. П. Россова, дотоле неизвестного молодого актера, игравшего на московских сценах выходные роли.
«Комедия Грибоедова, — пишет корреспондент «Артиста», дала полный сбор, многие из желающих не могли попасть в театр. Роли исполняли: Чацкого — Струйский, Фамусова — Дебрюк, Софьи - г-жа Брянская, Лизы — Лола».
На 18-е февраля 1891 г. был назначен первый спектакль с участием Н. П. Россова. Для дебюта был выбран «Гамлет». С этого дня, — читаем в «Артисте», — театр приобрел необычайную притягательную силу. Билеты брались с бою еще заранее, до спектакля». И этим «чародеем», — по выражению неизвестного автора корреспонденции, — был 24-летний дебютант. Гамлет шел 3 раза и был гвоздем гастролей. На Мейерхольда он произвел глубочайшее впечатление.
Что мог получить от него Мейерхольд? Прежде всего, конечно, ряд чисто актерских впечатлений. Сравнивая между собой представителей одного и того же амплуа, особенно когда они выступали в одних и тех же ролях, Мейерхольд получал как бы наглядное обучение различным актерским приемам, различным сценическим школам. Среди посредственных и даже бездарных лицедеев провинции попадались и носители исконных театральных традиций. В гимназические годы Мейерхольд видел превосходного комика Жуковского, замечательного Осипа в «Ревизоре» — Виноградского, знаменитого Киселевского, Андреёва-Бурлака, превосходную исполни-тельницу «Дамы с камелиями» — Зорину, провинциального Ленского, который с одинаковым успехом играл Арбенина в «Маскараде» и Адоша в водевиле с пением «Женское любопытство». Затем частое посещение театра принесло и огром¬ное репертуарное знакомство.
ПЕНЗЕНСКИЙ НАРОДНЫЙ ТЕАТР
Пензенский Народный театр, возникший весною 1896 г., был колыбелью Мейерхольда-актера. На его открытой сцене в течение первых двух летних сезонов, он, пробуя свои силы в актерском ремесле, стал все больше и больше укрепляться в убеждении, что этот путь им избран правильно.
Об этом впоследствии Мейерхольд записывает так: «В каникулярное время приезжаю на родину, ищу духовной радости в организации народных спектаклей в летнем театре. Здесь выступаю на сцене с «любителями», сам любитель сценического искусства. Здесь, через Народный театр, сблизился с группой политических ссыльных».
Один из таких ссыльных, А. М. Ремизов (впоследствии писатель) — крепко подружился с Мейерхольдом и принялся за его воспитание. В ту пору Ремизов поглощал марксистскую литературу и втягивал своего юного приятеля в чтение Плеханова, подсовывал ему «Историю Французской революции», привлек к участию в одном конспиративном «утре», прося читать отрывок из Глеба Успенского, заставляя помогать по созданию рабочих организаций.
Замечание Мейерхольда об участии политических ссыльных в создании Народного театра находит себе подтверждение в истории возникновения пензенского театра,.
Дмитрий Семенович Волков, отец пишущего эти строки и один из учредителей Пензенского Народного театра, так излагал в печати («Театр и Искусство») эту историю:
«Вернулся я в Пензу после 2 с половиной лет заключения по делу последних, народовольцев, и меня сильно потянуло в низы, к народу. Я искал там проблесков сознания, пока не натолкнулся на явление крайне меня заинтересовавшее. Зимой 1895 г. я попал на спектакль, устроенный для народа внизу г. Пензы, вблизи рабочих кварталов, техниками и рабочими мастерских Сызрано-Вяземской ж. д. Шла «Женитьба» Гоголя. Часть большой комнаты была занята сценой, отделенной от зрителей красной занавесью. Зрители состояли исключительно из рабочих и буквально сидели друг на друге. Духота стояла такая, что, несмотря на зиму, дверь на двор почти все время была открыта. Несмотря на духоту и тесноту, в зале царило неподдельное оживление. Видно было, что рабочие крайне довольны спектаклем.
Спектакли просуществовали только одну зиму 1895—1896 гг., но свое дело сделали, показав воочию, как жаждут рабочие разумных развлечений, так и возможность устройст-ва их своими силами.
Окончательный толчок в этом направлении был дан в марте 1896 года. В хмурый весенний вечер на Пешей улице, в доме Гладкова, в пустой квартире молодежь устроила спектакль, на который сошлось много народу. Молодежь на сцене и в зрительном зале, демократический характер вечера, общая непринужденность произвели хорошее впечатление на присутствующих.
Так сера и буднична была тогда общественная жизнь в г. Пензе, где кроме подполья на поверхности только тлелась искра Лермонтовской библиотеки, что тут же, на этом вечере, у меня явилось желание сблизить интеллигенцию и народ путем устройства постоянных таких вечеров.
Поделился я этой мыслью на вечере со Степаном Степановичем Колпашниковым, а утром направился к старому театралу Александру Александровичу Косьминскому и к Василию Ефимовичу Благославову, принимавшим такое близкое участие в жизни народной читальни. Рассказывал им о спектаклях, устраивавшихся зимой рабочими, о вечере, устроенном накануне молодежью, и предложил организовать устройство постоянных подобных спектаклей. Тот и другой горячо отозвались на это предложение. «Собирайте сочувствующих», — сказал мне А. А. Косьминский. На другой день мы собрались в квартире у С. С. Колпашннкова, где и было решено устраивать спектакли для народа на открытой сцене, на территории выставки против летнего помещения клуба.
Так, усилиями небольшого кружка интеллигенции и молодежи возник в Пензе Народный театр. Играла больше молодежь; одни лицедействовали на сцене, другие за кулисами ставили самовар для товарищей. То была хорошая, симпатичная молодежь, интеллигентная и отзывчивая. Были тут просто любители сцены, были и высланные студенты, вносившие в дело не только огонь молодости — но и идейную подкладку».
«Из этого отрывка мы прекрасно чувствуем ту атмосферу, которая окружила Пензенский Народный театр в «мейерхольдовские» сезоны.
Это был театр народнической интеллигенции, смотревшей на спектакль, как на средство просвещения широких масс, как на место, где могли бы сблизиться народ и интеллиген-ция, найти общий язык и взаимное понимание.
Обратимся теперь к участию Мейерхольда в жизни пензенской сцены. Репертуар первого сезона сложился, главным образом, из пьес Островского, кроме того, шла «Женитьба» и ряд русских пьес разных авторов.
Мейерхольд в это лето выступал 5 раз, сыграв два раза роль Кочкарева, два раза Аркашку и раз Рисположенского в «Свои люди сочтемся». Кроме того, он в то же лето, но уже в помещении Зимнего театра, сыграл роль Сильвестра в трехактной комедии Хлопова «На лоне природы».
Главный павильон сельско-хозяйственной выставки,
ставший в 1896 году Народным театром.
Местная газета «Пензенские губернские ведомости», помещая заметки об отдельных спектаклях, не считала нужным в этом году помещать отзывы об игре актеров, и потому у нас нет возможности устанавливать, какое впечатление производил Мейерхольд в указанных выше ролях.
Со слов В. Э. мы знаем, что он находился в ту пору под сильнейшим влиянием М. П. Садовского, мечтал сыграть, как Садовский, и досадовал, что у него нет шепелявости Михаила Прорыча. Во всяком случае, в роли Аркашки Мейерхольд стремился следовать приемам Садовского, его легкости, подвижности.
В Пензенском же Народном театре Мейерхольд играл и лето 1897 г., уже будучи учеником филармонии. В противоположность предыдущему сезону, местные рецензенты на этот раз уделили любительскому театру гораздо больше внимания и сочли возможным писать и об актерах, сначала, правда, не печатая их фамилий, а только инициалы, и лишь к концу лета перейдя на полные фамилии.
Первый отзыв о Мейерхольде мы находим в рецензии о «Пашеньке» Персианиновой. В этой пьесе Мейерхольд играл помещика Неткова, и рецензент отмечает, что «г. М. был, по обыкновению, хорош».
Это «по обыкновению, хорош» уже свидетельствует, что репутация Мейерхольда-актера стояла в Пензе высоко. И действительно, в отчете о постановке «Кручины» мы читаем: «Можно, однако, сказать, что лучшим исполнителем на спектакле 3-го июня был г. М., изображавший Недыхляева: играл продуманно и крайне выдержанно. Вообще, относительно г. М., я думаю, что он самая крупная величина из всей наличности артистических сил любительского кружка. У него много художественного такта и чувства меры, не позволяющих излишней утрировки».
В сезон 1897 г. Мейерхольд снова играл Рисположенского. На этот раз «Свои люди сочтемся» вдохновили трех рецензентов, и каждый из них посвятил Мейерхольду хвалебные строки. Приводим наиболее характерные: «Из мужского персонала особенно выделялся игрой г. Мейерхольд в роли стряпчего Рисположенского. Несомненно, у г. Мейерхольда есть талант (это общий отзыв пензенской публики, который приходилось мне слышать). Для пензенской публики было бы желательно, чтобы г. Мейерхольд стал во главе... народного театра в г. Пензе».
Но особенный успех выпал Мейерхольду за роль Афони в «Не так живи, как хочется».
«Мы заметили, — пишет рецензент, — что в первый момент появления Афони на сцене в простой публике раздались смешки. Она не понимала Афони. Но через несколько минут мы видели, как превосходная игра г. М. заставила тех же самых зрителей с широко раскрытыми глазами, с прерывающимся дыханием следить за каждым жестом Афони и каждым движением. Так сильно действовать на зрителя может только очень крупный талант».
Мы не будем приводить всех похвал по адресу Мейерхольда. Приведем лишь корреспонденцию, появившуюся в «Волжско-Камском крае» и посвященную Пензенскому театру. Здесь мы находим следующие строки о М.:
«Репутация любимца публики, — читаем в этой статье, — вполне заслуженно установилась за г. Мейерхольдом, с большим успехом выступающим в ролях характерно-комических, и резонеров (Счастливцев, Кочкарев и пр.); исполняются иногда г. Мейерхольдом и драматические роли, но таковые удаются ему в значительно меньшей степени».
Эта приведенная нами выдержка, обобщая отдельные отзывы местной печати, в то же время любопытна тем, что она впервые ставит вопрос об «амплуа» Мейерхольда. Разделяя исполняемые Мейерхольдом роли на две группы, выделяя образы, более ему удающиеся, неизвестный корреспондент дает нам возможность период пензенского театра в пути Мейерхольда рассматривать как период формирования амплуа молодого актера. От Кочкарева и Счастливцева уже тянутся нити в будущее, уже намечается характерный силуэт будущего гротескового актера, впоследствии особенно сильно показавшего себя в принце Арагонском: в этом же самочувствии заложены и черты будущего истолкователя русских сатирических комедий — «Смерти Тарелкина» и «Леса».
Итог двух «пензенских сезонов», как ни мал он объемом, все же был для Мейерхольда плодотворен. Через них Мейерхольд приобщался к театру с идейной основой, начал выработку своего амплуа и впервые получил возможность проверить свои силы на восприятии широких масс народного зрителя. Победа, одержанная им в Афоне над смешками публики, есть, в этом смысле, настоящая победа актера, умеющего подчинять своей воле волю зрительного зала.
Волков Н. В. Э. Мейерхольд. — Т. 1. — М., 1929.
Всех ценителей прекрасного театрального творчества Всеволода Мейерхольда в городских библиотеках ждут замечательные книги о жизни гениального актера.
Интересно почитать:
Наследие. Культура Пензенского края в документах эпохи, письмах и мемуарах современников, исследованиях, статьях и художественных произведениях. Авторы-сотавители: проф. К. Д. Вишневский, проф. Н. М. Инюшкин. Пенза, 1994 г. С. 398-408
Источники фото: www.colta.ru, teatr.kherson.ua, ru.wikipedia.org, zabyg17.livejournal.com, historydoc.edu.ru, www.kino-teatr.ru
Музей-квартира Всеволода Мейерхольда в Москве