Четверг, 23 Апрель 2015 10:13

Муза была из Пензы. История князя Ивана Долгорукого и Лизоньки Улыбашевой

Автор  Марья Ивановна
Оцените материал
(2 голосов)

   «Историком собственного сердца» называл себя самый романтичный из русских вице-губернаторов, поэт, драматург, мемуарист князь Иван Михайлович Долгорукий, который в Пензе такую «проказу сгородил», что о ней вспоминали много лет.
  Представитель древнего и могущественного княжеского рода, ведущего начало от основателя Москвы, 27-летний Долгорукий, вышедший в отставку с военной службы, Указом императрицы Екатерины II в 1791 г. был назначен пензенским вице-губернатором. По собственным словам, это стало важным событием в его жизни, когда с восхищением молодого человека он на все смотрел «с желанием обрисовать свет и сделать лучшим». По должности вице-губернатора князь И. Долгорукий исполнял обязанности и председателя Казенной палаты, ведая финансовыми делами губернии, вникал во все подробности сборов, рекрутских раскладов, оброчных статей и пр.
  «Тогда еще я любил службу страстно!» - восклицал чувствительный поэт, отличавшийся прямым образом мыслей, открытым нравом и радушием.3dolgoruky-448x608   В Пензе слагались стихи, пылали камин и страсти. «Хоть непригож, да затейлив и пылок, горяч и страстен», - обходительный талантливый князь умел нравиться дамам, тем более, что «с языка лилось как у попугая». К восхитительным минутам своего бытия князь относит знакомство с пензенскими дамами, затронувшими его ум и сердце
«Любви обязан всем... Без любви никогда бы не написал лучших моих сочинений», - признавался И.М. Долгорукий. Хотя князь был женат, имел детей и любил свое семейство, но в тот век чувствительности и романтических приключений считал необходимым влюбляться в чужих жен. В Пензе поэт имел неосторожность воспылать платонической любовью к жене пензенского прокурора Елизавете Александровне Улыбышевой, урожденной Машковой.
Лизаньке Улыбышевой адресовано написанное в 1794 г. в Пензе стихотворение «Послание к Людмиле».


«Женитьбы по любви вкушая плод семь лет,
С женою на печи забыл я целый свет;
Как дома рай сыскать, я твердо научился.
Подмигивать отвык, от женщин удалился.
Казалось, перестал от них с ума сходить.
Но, знать мне на роду написано так жить,
Чтоб личиком везде пригожим вспламеняться...»
   Мемуарист Ф.Ф. Вигель, сын пензенского губернатора, прекрасно знавший историю пензенских помещичьих родов, в своих «Записках» напишет о предмете страсти князя: «... Она была коротенькая, полненькая, смугленькая, картавая бабочка, исполненная живости и приятного ума. Сильные страсти обуревали жизнь ее. Девочкой выдали ее за глупого и пьяного Улыбышева, который, следуя древнему русскому обычаю, только между нетрезвыми сохранившемуся, иногда ее бивал». Часто Елизавета Александровна терпела от мужа недостойные ругательства, иногда он запирал её на ночь в конуру рядом с борзыми собаками.
  Пылкий Долгорукий в своих воспоминаниях о Пензе нарисует обворожительный портрет Улыбышевой: «Она была непригожа, но заманчива, молода, ухватки самые соблазнительные, приятный разговор, хорошие поверхностные познания, ум достаточный для общежития, умела говорить и писать по-французски, начиталась романов, стихотворений и мастерица была обольщать людей неопытных».dolg   По собственному признанию, князь «загорелся, как пушечное ядро от рикошета», и был счастлив от одного взгляда, вздоха, записочки. Пла-менны были выражения в «пылких грамотках». По своему слогу они были редким явлением в обществе XVIII века, а сегодня представляют собой памятник эпистолярного жанра, воскресающий искренние чувства, страсти, эмоции и тональность эпохи.


  Из письма И. Долгорукого Елизавете Улыбышевой 12 апреля 1794 г.:


«Ты страшишься, мой друг, моей перемены оттого, что комедию будем играть. Нет, не страшись; отдай мне больше справедливости: не токмо на театре, ниже в собраниях целого света, не токмо Мнила, но ниже какая женщина не в силах будет отвлечь моё сердце от тебя и скинуть с меня те легкие и дорогие цепи, какие ты одна в моём нынешнем положении могла и умела на меня накинуть. Тебе дано было судьбою все сердце моё себе присвоить, отняв его даже у тех, кои на оное от начала мира имели право по всем законам. Так не страшись ничьих прелестей: Никакие красоты Лизыньки моей в глазах моих не превзойдут.

  Надобно мне вам сказать теперь довольно смешную сплетню городскую. У нас есть золотарь, которому я заказал для себя к празднику три кольца, и из них два в светлый праздник были на мне, а третье я подарил жене. Что же? Один человек из мужчин, приятель мне ещё, вдруг говорит, что я одно кольцо заказал для вас и к вам будто отправил. Какова вам покажется эта шуточка? Я ужасть как тому смеялся!
  Посылаю вам письмо, которое я на сей почте от Вельяшева получил. Напишите ко мне, Бога ради, как мне теперь вам писать, когда вы будете в Ивановку, через кого и каким образом: ибо я без писем твоих, ангел мой, жить не могу.
Чего бы я не делал, чтобы тебя видеть и расцеловать? Ах, друг мой, нельзя любить больше, как я тебя люблю! В естестве нет сильнее моей страсти. Прости, моя душа, будь здорова и, сколько можно, покойна. Не забывай меня, люби много и столько, сколько я тебя люблю.
  Пиши чаще, пиши, что ты меня любишь, что ты меня обнимаешь. Матушка, жизнь моя, бог мой; как воображу, что я в твоих объятиях, то я вне себя. Друг мой, бог! Чем мне ещё назвать? Голубушка, душа моя! Обнимаю тебя сто раз заочно; ноги твои целую, глаза, руки. Словом, я не помню сам себя; вижу тебя каждый день во сне; словом, нет той минуты, в которую бы я не видал тебя. Ещё тебя целую, сто, сто, сто и миллион раз. Прощай, мой ангел, прощай все мое, бог мой и все, что милого в тебе. Прощай».


Из письма Е. Улыбышевой князю Долгорукому 14 апреля 1794 года:


«Я теряюсь в моих мыслях. Извините, что я не могла удержать стремления, дабы вам ничего не сказать, но волнение выше моих сил. Ах, что я? Вне себя, не знаю, чем кончить мои смущенные мысли! Я, верно, презренна, верно, забыта! Простите, ах, простите несчастной, что она еще так дерзка, что вас обеспокаивает своим письмом. Припишите к моему отча-янию, к отчаянию беспредельному.
250px-Reading woman 2  Но почто я заблуждалась? Мне ль, несчастному творению, чувствовать, какую отраду, не только счастие, быть с вами... Ох, в каком стеснении находится грудь моя; в каком волнении, душа моя! Я не знаю: что я, и чем все сие кончится? На что мне после оного жизнь, на что? А вы ещё советуете продолжать уведомления о здоровье. Нет, не ожидайте, не мучьте меня оными требованиями. Забудьте, что существует несчастная и преданная вам. Ах! Забудьте. Я все силы употреблю сложить бремя отягощающей жизни моей. Да, может, смерть, спокойствие всем злополучным, и меня приведёт к тихому пристанищу.
  Я уеду через пять дней домой, уеду, погребу себя там и в мае не буду вас здесь видеть. Обстоятельства претят. Да хотя я на предрассудки очень мало гляжу, но зачем мне быть, зачем? Должно стараться преодолевать себя. Вот что мне осталось делать. Но могу ль сие сделать, в моей ли то воле? Ах, на что, на что вы дали повод открыть мои чувства? Или на то, чтобы гордиться и смеяться оным! Смейся, жесткий, утешайся, неблагодарный! Но со всем тем знай, что я тебя люблю. Если тебе надобно, я всему свету сказать оное готова. Угодно ль вам оное, я готова.


Ах, князь, что делаете вы? Какое вы сердце пронзаете? Сердце столь много любящее вас...
...Ах! а если любишь, какое счастие для твоей Лизы. Я плачу, я рыдаю. И так я тебя не увижу. Ах, что я? Я буду употреблять все силы ещё дней восемь быть здесь. Но на что оное? Право, сама не знаю. Но могу ль, смею ль ещё тебя обнять мысленно и прижать к своему сердцу... О! Моё сердце трепещет от единой мысли тебя видеть. Думая тебя увидеть, всю ночь нынче не спала. Вот он будет; малейший шум приводит меня в радость - это он, вот это он! Но что последовало? И так я не увижу бога моего, не увижу души моей, не поцелую я его; глаза мои не встретятся с его глазами ещё месяцев семь! А разлука, разлука какие следствия выведет? И последнюю жалость искоренит из сердца! Прости, мой князь, прости; могу ли я ещё называть тебя моим другом, моим искренним другом... Прощай, мой князь.
  Ах, что я? Я вне себя, не знаю, что писать! Вот жребий твоей бедной Лизы - плакать и мучиться! Но хотя в последний раз дай мне свободу сказать, что ты не будешь иметь прекрасней, достойней, любезней, нежели Лизынька; но кто бы мог так тебя любить, как она, мог бы столько боготворить, верно нет. Моя любовь безмерна и страданиям нет конца! Ох, друг мой, за что ты меня так мучишь? Жизнь моя! Кинувшись на шею тебе, прижимая тебя к груди моей, прошу я: одно слово, одно, что ты меня любишь, сделает меня счастливой. Скажи его, друг мой, скажи! Утешь свою подданную, воскреси рабу свою, дай жизнь возлюбленной, скажи: я тебя люблю. Или научи, как вырвать пламя из недра сердца моего.para   Друг мой, погляди на меня: не стыдно ль тебе, что ты так меня растиранил? Что вам препятствовало прибавить, хотя в том же письме, по-французски, что... О, моя душа; но все тебя целую, все обнимаю, миллион раз вас целую. Если бы я могла надеяться, что ты в мае ко мне будешь; но нет; ох нет, не будешь. Или бы в субботу на будущей неделе; я б бросила все и здесь осталась. Но все тебе нельзя. Твоя привязанность, когда и казалась деятельною, то все с рассудком, а в моей все потеряно. Тебя любить, обожать - вот одно рассуждение, вот одна мысль, - прощай, неблагодарный! Друг мой, обойми меня. Ах, как мне горько! Поцелуй меня».


  Страстные искренние письма были перехвачены и оказались в руках мужа. Скоро интрига сделалась известной всему городу и пронеслась повсюду с шумом. Ф.Ф. Вигель в мемуарах рассказывал: «Ревнивый муж, вооружась многовесной дубиной, дождался соперника своего у подъезда при выходе из присутствия, и с таким бешенством напал на него, что едва за бесчестие свое не заставил заплатить его жизнью, если бы не подоспела помощь». Завязалось громкое судебное дело. Князь Долгорукий был переведен на новое место службы, но Пенза навсегда осталась в его памяти и стихах.
О пензенских провинциалах И.М. Долгорукий оставит снисходительно-уважительное мнение: «Пора отстать от предубеждения, будто в провинциях нет людей, потому что никто в них шаркать не умеет, и за все про все ссылаются на Вольтеров. Мы любим глядеть на все наши города с одной смешной их стороны. Право, в Москве и на самой Неве есть чему похохотать, с тою лишь разницей, что особенности губернских городов только смешны, а столичных иногда зловредны».

  Преинтересная история, не правда ли? Узнать больше об истории Пензенской области, вы сможете, прочитав книгу С. П. Корниенко «Золотая летопись Пензенского края». Рекомендую. Читайте с удовольствием, ваша Марья Ивановна.


Источник фото: niros.org, old-penza.livejournal.com, zabmedia.ru, www.liveinternet.ru

Прочитано 1583 раз Последнее изменение Четверг, 23 Апрель 2015 10:47

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить