Тема Блока неисчерпаема, как бездонный колодец — черпать и черпать...
23-летняя Марина Цветаева в апреле 1916 года восторженно писала стихи Блоку:

Имя твое — птица в руке,Имя твое — льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету.
Серебряный бубенец во рту...
в нежную стужу недвижных век.
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток,
С именем твоим — сон глубок.

Зинаида Гиппиус свое посвящение поэту начала так:

Стихия Александра Блока —
Метель, взвивающая снег...

Еще одно определение вывел Иван Новиков:
Блок не солнечный, а лунный:
Приглушенный рокот струнный,
Хруст апрельского снежка;
Голоса издалека...

И наконец, Анна Ахматова:
И ветер с залива.
А там, между строк,
Минуя и ахи и охи,
Тебе улыбнется презрительно Блок —
Трагический тенор эпохи.
   Сам Александр Блок считал: «В стихах каждого поэта 9/10, может быть, принадлежит не ему, а среде, эпохе, ветру».
Блок оказался одним из самых пророческих поэтов своей переломной эпохи — рубежа двух столетий. «Открой мои книги: там сказано все, что свершится...», — писал он. Блок действительно ощутил «подземный шорох истории» и «новый порыв мирового ветра». «Обнаженной совестью» назвал его Алексей Ремизов.
   «Вся современная жизнь людей есть холодный ужас, — писал Блок С. Тутолминой, — несмотря на отдельные светлые точки, — ужас надолго непоправимый». Это трагическое ощущение жизни было присуще Блоку изначально. Он делал героические попытки не сломаться в этом извечном противо¬борстве «света» и «тьмы» и убеждал самого себя:

Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай.
Что стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд — да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен...

  Но как раз с оптикой у Блока было не все в порядке: подчас он видел прекрасное там, где его вовсе и не было. И одно из главных его заблуждений — поклонение Прекрасной Даме. На эту роль он выбрал вполне обыкновенную, плотскую и чувственную девушку — Любовь Менделееву. Она была для Блока «светлой», «лучезарной», «непостижимой», «таинственной». За шесть лет (1898—1904) Блок посвятил Любе, сначала своей возлюбленной, а потом жене, 687 (!) стихотворений. Первый сборник поэта «Стихи о Прекрасной Даме» вышел в 1904 году и стал одним из главных произведений русского символизма и одним из шедевров любовной лирики. «Стихи Блока о любви, — считал Константин Паустовский, — это колдовство.

  Как всякое колдовство, они необъяснимы и мучительны. О них почти невозможно говорить. Их нужно перечитывать, повторять, испытывая каждый раз сердцебиение, угорать от их томительных напевов и без конца удивляться тому, как они входят в память внезапно и навсегда...»
   Но любовь у Блока была странная, не совсем реальная, а в духе идей Владимира Соловьева о Вечно-женственном, Софии, мировой душе, так сказать, любовь в символистской упаковке. Но от этого, конечно, не менее пленительная.
  Тема «Блок и женщины» — увлекательный любовный детектив с неизменным трагическим концом. После Менделеевой страсть-поклонение к Наталье Волоховой и Любови Дельмас и циклы-книги стихов «Снежная маска», «Фаина», «Кармен». И снова своеобразная блоковская оптика. Дельмас для всех была «рыженькая и некрасивая», а поэт увидел ее иначе:
и «зубов жемчужный ряд», и «певучий стан», и «хищную силу» прекрасных рук. Влюблялся Блок пылко, как гимназист.

И кровь бросается в ланиты,
И слезы счастья душат грудь
Перед явленьем Карменситы.
«О, как блаженно и глупо — давно не было ничего подобного. Ничего не понимаю», — записывает Блок в период увлечения Любовью Дельмас. «Все поет».

   Записные книжки Блока полны отчаянных и трагических записей: «А на улице — ветер, проститутки мерзнут, люди голодают, людей вешают, в стране — реакция, а в России — жить трудно, холодно, мерзко».Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?

Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!
Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться...
Вольному сердцу на что твоя тьма?..
«Лунатик лиризма», как назвал Блока Юлий Айхенвальд, поэт-Дионис был и социальным поэтом, он точно вписался в контекст истории и не мыслил себя вне путей России.
О Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.

Это строки из стихотворения «На поле Куликовом» (1908) и там же хрестоматийные строки:
И вечный бой!
Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
   Блок из серафимического «отрока», влюбленного и тоскующего, постепенно превратился в «угрюмого скитальца», в «печального» человека, расставшегося со своей мечтой и придавленного безысходной унылой действительностью. И он пишет цикл под характерным названием «Страшный мир» (1909—1916). И опять же постоянно цитируемое:
Ночь, улица, фонарь, аптека.Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.
  Нет, революция все в корне изменила. «Музыка революции», которую задолго до ее появления слышал Блок, обернулась страшным возмездием для России, для народа, для интеллигенции, лично для Блока. Наш современник Владимир Корнилов вывел ряд: «Возмездие, Россия, мрак и Блок».
«Неслыханные перемены» коснулись и лично Блока. В отличие от многих деятелей Серебряного века он не покинул России, более того, пытался сотрудничать с новой революционной властью. Последний поэт-дворянин стал советским мелким чиновником и трудился не покладая рук в чрезвычайной комиссии по расследованию деятельности бывших царских министров и сановников. Голод, холод. Одна из последних записей в дневнике: «До каких пределов дойдет отчаянье? Сломан на дрова шкапик — детство мое и мамино» (17 ноября 1919).
   После революционных потрясений Блок уже не поэт. Последний всплеск — поэма «Двенадцать». Гениальная. Но странная и противоречивая.
И идут — без имени святого
Все двенадцать — вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль...
   Именно эти «двенадцать» и пальнули в святую блоковскую Русь. И непонятна при этом роль впереди идущего Христа. Максимилиан Волошин полагал, что Христос не ведет красногвардейцев, а преследуется ими, носителями «заблудшей души русской разинщины», потерявшей Христа.

   Но власть решила иначе: «Двенадцать» — гимн революции, и зачислила Александра Блока в советские классики. В 1934 году на первом съезде писателей СССР Николай Бухарин говорил: «Блок — за революцию, и своим «да», которое он провозгласил на весь мир, он завоевал себе право на то, чтобы в историческом ряду стоять на нашей стороне баррикады».
Чуть позднее Блок осознал, что написал что-то не то и пытался уничтожить тираж «Двенадцати». Твердил перед смертью: «Прости меня. Господи!»
  Александр Блок умер в 40 лет в мучительном страдании. Его, возможно, мог спасти выезд за границу на лечение, но власть недопустимо промедлила с оформлением документов.

«Отчего ж он все-таки умер? — спрашивал Ходасевич. — Неизвестно. Он умер как-то «вообще», оттого, что был болен весь, оттого что не мог больше жить. Он умер от смерти».
«Блок страдал «бездонной тоской», — писал Максим Горький Ромену Роллану, — болезнью многих русских, ее можно назвать «атрофией воли к жизни».
По словам Иванова-Разумника, Блок был «конкретным максималистом» и умер «от великой любви и великой ненависти».
  «Он ничего не делал — только пел», — записал в дневнике после похорон Блока Корней Чуковский. А «петь» в 1921 году было уже невозможно, да и что петь?!

И в заключение стихи Александра Блока:
Но не за вами суд последний.
Не вам замкнуть мои уста!
Пусть церковь темная пуста.
Пусть пастырь спит, я до обедни
Пройду росистую межу.
Ключ ржавый поверну в затворе
И в алом от зари притворе
Свою обедню отслужу.

   Характерно, что не некрологи, а воспоминания, настолько Блок — явление сомкнутое и готовое войти в ряд истории русской поэзии. Но характерны и самые воспоминания: петроградские литераторы и художники вспоминают о случайных, мимолетных встречах, о скудных словах, оброненных поэтом, о разговорах по поводу каких-то яблок, каких-то иллюстраций; так вспоминают о деятелях давно прошедших эпох, о Достоевском или Некрасове.
  Блока мало кто знал. Как человек он остался загадкой для широкого литературного Петрограда, не говоря уже о всей России.
Но во всей России знают Блока как человека, твердо верят определенности его образа, и если случится кому увидеть хоть раз его портрет, то уже чувствуют, что знают его досконально.
Откуда это знание?
   Здесь, может быть, ключ к поэзии Блока; и если сейчас нельзя ответить на этот вопрос, то можно, по крайней мере, поставить его с достаточной полнотой.
Блок — самая большая лирическая тема Блока. Эта тема притягивает как тема романа еще новой, нерожденной (или неосознанной) формации. Об этом лирическом герое и говорят сейчас.
  Он был необходим, его уже окружает легенда, и, не только теперь — она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока, что его поэзия только развила и дополнила постулированный образ. .
  В образ этот персонифицируют все искусство Блока; когда говорят о его поэзии, почти всегда за поэзией невольно подставляют человеческое лицо — и все полюбили лицо, а не искусство.
    Этому лирическому образу было тесно в пределах символического канона. Символ, развоплощая слово Блока, гнал его к сложным словесно-музыкальным построениям «Снежной маски», с другой стороны, слово его не выдержало эмоциональной тяжести и предалось на волю песенного начала (причем мелодическим материалом послужил ему и старинный романс — 0 доблестях, о подвигах, о славе...», и цыганский романс, и фабричная — «Гармоника, гармоника!..»), а этот лирический образ стремился втесниться в замкнутый предел стихотворных новелл. Новеллы эти в ряду других стихотворных новелл Блока выделились в особый ряд; то они собраны в циклы, то рассыпаны: Офелия и Гамлет, Царевна и Рыцарь, Рыцарь и Дама, Кармен, Князь и Девушка, Мать и Сын.
  На этом образе лежит колеблющийся свет. Блок усложнил его темой второго, двойника.
Сначала этот второй является отдельно, самостоятельно (Паяц), только контрастируя с первым, но затем в ряде стихотворений появляется двойником:

  И жалкие крылья мои,
Крылья вороньего пугала...
В «Ночной фиалке» тема двойника сведена к любимому романтиками смутному воспоминанию о предсуществовании:

Был я нищий бродяга.Посетитель ночных ресторанов,
А в избе собрались короли;
Но запомнилось ясно.
Что когда-то я был в их кругу
И устами касался их чаши
Где-то в скалах, на фьордах.
Где уж нет ни морей, ни земли,
Только в сумерках снежных
Чуть блестят золотые венцы
Скандинавских владык.
  И, оживляя мотив Мюссе и Полонского, Блок еще раз провел его перед нами в «Седом утре» — «стареющий юноша», который «улыбнулся нахально».
  Эмоциональная сила образа именно в этом колеблющемся двойном свете: и рыцарь, несущий на острие копья весну, и одновременно нечистый и продажный, с кругами синими у глаз — все сливается в предметно-неуловимый и вместе эмоционально законченный образ (сумрак улиц городских).
  Еще несколько лирических образов того же порядка создал Блок («Незнакомка»), но от них отвлекли этот двойной, в него сличили поэзию Блока.
А между тем есть (или кажется, что есть) еще один образ.
Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще нежившим.
Забавно жить, забавно знать.
Что все пройдет, что все не ново!
Что мертвому дано рождать
Бушующее жизнью слово.
Об этом холодном образе не думают, он скрыт за рыцарем, матросом, бродягой. Может быть, его увидел Блок в Гоголе:
   «Едва ли встреча с Гоголем могла быть милей, приятельской встречей: в нем можно было легко почувствовать старого врага; душа его гляделась в другую душу мутными очами старого мира; отшатнуться от него было легко».
  Может быть, не случайно стихотворение, строфу из которого я привел, — напечатано рядом с другим:
Ведь я — сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
  В чем заключается, на чем основан этот закон персонифицирования, отличения искусства Блока?
  Уже беглый взгляд на перечисленные лирические сюжеты Блока нас убеждает: перед нами давно знакомые, традиционные образы; некоторые же из них (Гамлет, Кармен) — стерты до степени штампов. Такие же штампы и Арлекин, и Коломбина, и Пьеро, и Командор — любимые персонажи лирических новелл Блока. Иногда кажется, что Блок нарочно выбирает такие эпиграфы, как из «Кина», или: «Молчите, проклятые струны!»
   Тема и образ важны для Блока не сами по себе, они важны только с точки зрения их эмоциональности, как в ремесле актера:Тащитесь, траурные клячи!
Актеры, правьте ремесло.
Чтобы от истины ходячей
Всем стало больно и светло!
  Он предпочитает традиционные, даже стертые образы («ходячие истины»), так как в них хранится старая эмоциональность; слегка подновленная, она сильнее и глубже, чем эмоциональность нового образа, ибо новизна обычно отвлекает внимание от эмоциональности в сторону предметности.
   Здесь перед нами совершенно новые слитные образы, с точки зрения предметной не существующие (ибо рядом, единовременно названы действия разновременных планов, глаголы разных видов: подурнела, пошла, проклинала: вздохнули духи, задремали ресницы).
   Поэтому музыкальная форма, которая является первообразом лирики Блока, — романс, самая примитивная и эмоциональная. Блок подчеркивает эпиграфами родство с цыганским романсом («Не уходи, побудь со мною»;
«Утро туманное, утро седое...»), — но эти эпиграфы являются вместе с тем заданным мелодическим строем; «Дым от костра струею сизой...» невозможно читать, не подчиняясь этому мелодическому заданию; также исключительно романсно, мелодически должны мы читать стилизацию Апухтина «Была бы всех ярче, верней и прелестней...».
  Не случайно стихи Блока полны обращений — «ты», от которых тянутся прямые нити к читателю и слушателю, — прием канонический для романса.
Но не только в этих крайних разновидностях эмоционального искусства встречаются у Блока черты эмоциональной интонации и мелодики. Так, он охотно вводит эмфатическую интонацию практической речи в высокую лирическую тему:
Я, наконец, смертельно болен.
Дышу иным, иным томлюсь.
Закатом солнечным доволен
И вечной ночи не боюсь...
   Здесь вводное «наконец», привнесенное из строя обыденной речи, влияет на всю интонационную окраску строфы, уподобляет ее отрывку взволнованного разговора.
   И подобно тому, как в наиболее эмоциональном из родов театрального искусства — мелодраме получает совершенно особое значение конец пьесы, ее разрешение, так и у Блока совершенно особую роль играет конец стихотворения.
   В ранних его вещах конец повторяет начало, смыкается с ним — эмоция колеблется: дан эмоциональный ключ, эмоция нарастает — и на высшей точке напряжения вновь падает к началу; таким образом целое замыкается началом и как бы продолжается после конца вдаль.
  Но для позднейшего Блока характерно завершение на самой высокой точке, к которой как бы стремилось все стихотворение. Так, стихотворение «Уже померкла ясность взора...» кончается:
Когда в гаданьи, еле зримый,
Встал предо мной, как редкий дым.
Тот призрак, тот непобедимый...
И арфы спели: улетим.
   Здесь высшее напряжение не только в последней строфе, но и высшая его степень — в последней строке, даже в последнем слове.
  Также и в «Двенадцати» последняя строфа высоким лирическим строем замыкает частушечные, намеренно площадные формы. В ней не только высший пункт стихотворения — в ней весь эмоциональный план его, и, таким образом, самое произведение является как бы вариациями, колебаниями, уклонениями от темы конца.
   Эмоциональные нити, которые идут непосредственно от поэзии Блока, стремятся сосредоточиться, воплотиться и приводят к человеческому лицу за нею.
Интересно почитать:

1. Безелянский Ю. Н.
99 имен Серебряного века / Юрия Безелянский. + М.: Эксмо, 2009. – 640 с.: ил.
2. Блок, Александр. Избранное. Книга для ученика и учителя. Москва, АСТ, 1996.
3. Блок, Александр. Незнакомка / А.А. Блок .— М. : АСТ : Астрель, 2011 .— 255 с. : ил. — (Стихи о любви)
4. Блок, Александр Александрович. Избранные сочинения / А.А. Блок .— М. : Худож. лит., 1988 .— 687 с. : ил. — (Б-ка классики. Сов. лит.)
5. Блок, Александр Александрович. Собрание сочинений : в 6-ти т / А.А. Блок .— М. : Правда : Огонек, 1971 .— (Б-ка отечественной классики)

Источник фото: www.liveinternet.ru, www.oskole.sk, www.postkomsg.com, t-smertina.narod.ru, moiarussia.ru, 1abzac.ru, www.aif.ru, subscribe.ru, www.liveinternet.ru